Коммуналка
Sep. 11th, 2015 12:06 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Оригинал взят у
agaspher в Коммуналка
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
Татьяна Георгиевна. Маленькая, серенькая, как мышка, бодренькая старушка. Короткие седенькие волосы и по-детски доверчивая щербатая улыбка. Кипятила на кухне закопченый синий эмалированный чайник, что-то варила в кастрюльках. Надолго замирала перед окном во двор-колодец, глядя на трещины в штукатурке противоположной стены. Что видела в ней? Бог весть... Когда хоронили деда, осталась сидеть со мной, четырехлетним, долго рассказывала мне что-то очень смешное... Под конец жизни, когда ей было уже больше девяноста, она, как многие одинокие старики, приобрела привычку думать вслух. Стоит перед окном и шепчет... "Плохое теперь время, теперь нас все забыли. Отец был жив -- при Отце не та-ак было... Как вот тогда? Купила Маша кастрюльку хорошую, мы такую позволить не могли. Я Володичке скажу, Володичка сядет, напишет, Они приедут и Заберут этих... Вещи из комнаты... да, хорошие вещи... тоже увезут, а из их стола на кухне мы и заберем, что не увезли. Кастрюльку, да... А теперь пишу, а не едут... Был бы Отец жив, да Володичка...
Умерла тихо, незаметно, как жила.
Умерла тихо, незаметно, как жила.
Мария Павловна. Петербургская старуха с безукоризненным русским языком, в роговых очках и вытертом плюшевом халате. Ее отец расписывал Спаса на крови - "он, Димочка, писал третий лик во втором ряду -- а это дорогого стоило, понимаешь ли". Рассказывали, что умирала она очень тяжело, кричала, звала на помощь. Через несколько часов соседи вызвали "Скорую", "Скорая" и забрала труп.
Григорий Григорьевич. Отставной летчик лет шестидесяти, энергичный и целеустремленный. Ненавидел обеих соседок лютой ненавистью -- непонятно за что. Делал им мелкие коммунальные гадости, с удовольствием ругался с ними, воевал на равных. Очень любил Индию, чуть ли не наизусть знал "Махабхарату", полкомнаты его было завешано листами чеканки, собственноручно им сделанной - Шива, Кришна, ракшасы... Держал скочтерьершу, похожую на щетку. Скочтерьершу звали Сита. В последние пять лет жизни он, что называется, потянулся к корням, вспомнил своих предков-казаков, обратился в петербургское казачье землячество, выхлопотал себе чин хорунжего. У него стали гостить хлопцы из Приднестровья, приезжавшие в Ленинград по каким-то смутным делам, как-то связанным с тогдашней смутной войной. Особенно запомнился мне, шестнадцатилетнему, один парнишка, мой ровесник, с открытым светлым лицом и голубыми глазами, казачий сотник, увлеченно рассказывающий, как Наши допрашивают Врагов в Холодной. Умер Григорий Григорьевич неожиданно - сердце отказало.
Я уже несколько лет не живу в этой квартире. Начинаю забывать этих людей, их шаги по коридору, их голоса, их манеру открывать входную дверь, даже их имена вспоминаю с трудом. Но иногда, ночью, очень хочется вернуться в тот дом, в тот мир, где они жили. Туда, откуда я родом.
Григорий Григорьевич. Отставной летчик лет шестидесяти, энергичный и целеустремленный. Ненавидел обеих соседок лютой ненавистью -- непонятно за что. Делал им мелкие коммунальные гадости, с удовольствием ругался с ними, воевал на равных. Очень любил Индию, чуть ли не наизусть знал "Махабхарату", полкомнаты его было завешано листами чеканки, собственноручно им сделанной - Шива, Кришна, ракшасы... Держал скочтерьершу, похожую на щетку. Скочтерьершу звали Сита. В последние пять лет жизни он, что называется, потянулся к корням, вспомнил своих предков-казаков, обратился в петербургское казачье землячество, выхлопотал себе чин хорунжего. У него стали гостить хлопцы из Приднестровья, приезжавшие в Ленинград по каким-то смутным делам, как-то связанным с тогдашней смутной войной. Особенно запомнился мне, шестнадцатилетнему, один парнишка, мой ровесник, с открытым светлым лицом и голубыми глазами, казачий сотник, увлеченно рассказывающий, как Наши допрашивают Врагов в Холодной. Умер Григорий Григорьевич неожиданно - сердце отказало.
Я уже несколько лет не живу в этой квартире. Начинаю забывать этих людей, их шаги по коридору, их голоса, их манеру открывать входную дверь, даже их имена вспоминаю с трудом. Но иногда, ночью, очень хочется вернуться в тот дом, в тот мир, где они жили. Туда, откуда я родом.